Дихотомия в истории религий (предисловие В.И. Абаева к статье А. А. Синягина "Два христианства на Руси")
В 20-е годы в Петрограде работало множество вольных кружков: литературных, литературоведческих, философских, кружков по различным гуманитарным и естественным наукам. Кружки возникали стихийно, снизу. Это был интеллектуальный взрыв, порожденный крушением самодержавия и надеждой на наступление царства света и свободы. Каждый мог сам создавать кружок любого профиля или участвовать в работе любого кружка. Я был тогда студентом Петроградского университета. То и дело кто-нибудь из моих коллег студентов обращался ко мне: «Есть такой-то кружок. Хотите принять участие?» — «Хочу». И таким образом я стал членом нескольких кружков, главным образом, философских. В этих кружках я узнал больше выдающихся людей и услышал больше свежих, оригинальных идей, чем во всю мою последующую жизнь.
Одному из таких кружков суждено было сыграть решающую роль в формировании моего мировоззрения. Руководил этим кружком Алексей Аркадьевич Синягин. Это был один из талантливейших людей, каких я встречал в жизни. Будучи по образованию физиком, он еще в студенческие годы опубликовал у нас и за рубежом ряд оригинальных работ по геофизике и синоптической метеорологии. Но истинной его привязанностью была история, прежде всего история России. Ей он отдавал все свое свободное время.
В основе его исторической концепции лежал тезис о борьбе в истории двух нравственных начал, светлого и темного. Кружок так и назывался: Кружок трансцендентального этического дуализма.
Когда в кружке только начала разрабатываться идея исторического дуализма, я пришел туда готовым дуалистом. Дело в том, что я учился на Иранском разряде филологического факультета и был уже хорошо знаком с древнеиранским дуализмом, отраженном в учении Зороастра и, позднее, в манихействе. Члены кружка не были знакомы с иранским материалом, и моя информация вызвала большой интерес. Она способствовала закреплению и дальнейшему развитию дуалистических идей в кружке. А. Синягин пришел к убеждению, что дуализм — не чисто иранская, а общая ирано-славянская идея, общее ирано-славянское мировоззрение. Разница в том, что иранский дуализм был зафиксирован в письменном памятнике VII— VI вв. до н. э. Авесте, а также во многих позднейших памятниках. Славяне же таких памятников не имели, но дуализм пронизывает всю религию, всю мифологию и фольклор древних славян. Особенно ярко этот дуализм предстает в противопоставлении Белобога и Чернобога. У славян, как и у иранцев, речь идет не о Боге и отступившем от него Дьяволе, как в монотеистических религиях, а о двух Богах, изначальных, равносильных и независимых. Совершенно также для Зороастра дэвы (daiva) были тоже боги, но только «темные».
Кто выступает обычно носителем темного начала в истории? Ответ был для нас однозначный и бесспорный: государство. Кто несет в истории начала добра и света? Ответ опять-таки был для нас ясным: народ в лице его лучших представителей, подчеркиваю – лучших; худшие становятся прислужниками государства. Стало быть, дуализм в истории чаще всего принимает форму антагонизма между народом, с одной стороны, и государством – с другой.
Государственная власть заинтересована главным образом в самосохранении и самовоспроизводстве. К этой своей цели она стремится подстегнуть всю идеологическую сферу: религию, философию, науку, литературу, искусство. И, к чему бы она ни прикоснулась, она все иссушает, обездушивает, деформирует на потребу своих интересов.
К счастью, в недрах народа продолжает жить и развиваться вольная, неофициальная, подлинно национальная культура, не окропленная мертвой водой государственной регламентации.
Таким образом, происходило своеобразное раздвоение, дихотомия культуры: с одной стороны – культура народная, с другой – государственно апробированная.
Жертвой этатизации, т. е. вовлечения в орбиту интересов государственной власти, становилась, разумеется, и религия. Перефразируя начальные слова «Эмиля» Руссо («Tout est bien, sortant des mains de l'auteur des choses, tout degenere entre les mains de l'homme»), можно сказать: всякая великая религия выходит прекрасной из рук своего творца, всякая религия искажается в руках государства. И только народ, только он хранит в чистоте то «разумное, доброе, вечное», что несет в себе большая религия. Вот почему, изучая историю любой религии, надо различать ее народные истоки и народные варианты, с одной стороны, и ее (искаженный) государственный вариант, с другой.
Нередко задают вопрос: как могло случиться, что русский народ, имевший репутацию глубоко верующего народа, народа христолюбивого, народа «богоносца», равнодушно и безропотно наблюдал, как оскверняются и разрушаются православные церкви. Думаю, что объясняется это глубоким внутренним, может быть, даже не ясно осознанным отчуждением народа от государства, а заодно и от церкви, которая срослась с государством. Народ как бы говорил: «Одна власть строила церкви, другая их рушит. Ну что же! Это – их дело. Мы тут не при чем».
Другое дело – секты. Они вступали в открытый конфликт с властью. Почему? Потому что их корни уходили в народ, а не в государство. Их живые духовные искания отторгали засушенную ортодоксию, а ортодоксия, в свою очередь, отторгала их.
Не исключалось, конечно, что власть имущие пытались использовать в своих интересах и секты, и в этом случае сами секты подпадали под закон дихотомии, то есть существовали в двух обличьях: формализованном государственном и живом народном. «Like other religions, Chinese Manichaeism has undergone a process of dichotomy between upper and lower believers» («Подобно другим религиям, китайский манихеизм подвергся процессу дихотомии между верующими высших и низших классов») (Lin Wu-shu в рецензии на книгу Samuеl N. С. Liеu «Manichaeism in the later Roman Empire and medieval China». Manchester, 1985).
Идея дихотомии религий вошла, как органический компонент, в дуалистическую концепцию нашего кружка. Мы с А. Синягиным попытались развить ее каждый на своем материале. В результате появилось сообщение А. Синягина «Два христианства на Руси» и мое: «Два зороастризма в Иране». Статья А. Синягина вошла как составная часть в его «Очерки русской истории», охватывающие период от праславянского единства до XII в. Она дается в приложении к настоящему тому.
Судьба Алексея Аркадьевича была трагична. Он имел неосторожность родиться в семье бывшего домовладельца. Петроград в те годы периодически «очищался от чуждых элементов». Домовладельцы автоматически подпадали под эту категорию. Семья Синягиных была выселена в Куйбышев. Оттуда Алексей Аркадьевич переехал в Томск. Там он читал лекции по своей прямой специальности, геофизике. С 1936 по 1939 год я регулярно получал от него письма. Потом переписка оборвалась. Это могло означать только, что Алексей Аркадьевич погиб. Так ни за что пропал человек, который мог бы стать гордостью и украшением русской науки и русской философии.
Василий Иванович Абаев
