Представим себе опять совершенно конкретно расстановку общественных сил на Русской равнине в результате исторической катастрофы IX–Х веков – нашествия норманнов. Мы имеем две резко враждебные группы, разделенные как в социальном и экономическом, так и в национальном, религиозном и нравственном отношениях. Внизу – покоренные туземцы-славяне и наверху – варяги-норманны, узурпаторы, захватчики. Мы выяснили взаимную выгоду «христианизации» для Византии и для мира варваров. В нашем случае, именно для правителей и дружинников, то есть для господствующей военно-феодальной клики, эта выгода не может вызвать сомнений. Еще слепая, хотя и сильная государственная воля норманнов не могла не реагировать на пример Империи, давно завершившей, воплотившей в жизнь все самые смелые их чаяния.
Уже при Рюрике появились первые христиане. Это были норманны, имевшие, вероятно, неоднократное торговое соприкосновение с Константинополем и воочию убедившиеся в важности «церковного» состояния общества. Никто лучше церкви не проповедовал святость собственности, никто не мог придать клятвам такой несокрушимости, ничто не могло больше способствовать установлению того порядка, который столь необходим для государственной жизни, для большой, хорошо организованной торговли. Здесь играла роль и пропаганда дальновидных византийцев, понимавших, что именно прельщает норманнов в их религии, не скупившихся на всевозможные обещания, старавшихся лицом выставить свой товар. Влияние должно было быть сильным, обоюдные выгоды – очевидными, ибо решиться перейти в христианство для пионеров-дружинников в IX веке было делом в достаточной мере рискованным.
Вслед за этими пионерами следуют новые группы торговцев-дружинников, имевших случай в Константинополе убедиться в правоте соображений, высказываемых предыдущими. Постепенно созревает прогрессивная купеческая партия сторонников введения византийского православия. Конечно, первоначально организационно партия никак не была оформлена. Случайные встречи смышленых полукупцов-полуразбойников, случайный обмен мнений, понятых с полуслова, заменил собою пропаганду. Но «полуслова» эти глубоко западали в сознание дружинника, впервые отправлявшегося в Византию, подготовляли его самого к «христианизации».
Разумеется, что и суеверия норманнов, соединенные с религиозной трусостью, заставлявшие их приносить жертвы и чужим, даже невзрачным богам (например, в Булгаре на Волге), играли свою роль. Они не могли, конечно, устоять против великолепия богослужения в Софийском соборе.
Но главным мотивом служило то, что норманны увидели в византизме свою собственную религию Перуна, только доведенную в образе бога Ягве до необычайно расширенных пределов. Тот же узкий национализм, коварство, жестокость, скрытый материализм и ясный государственно-теократический идеал роднят обоих божеств; Ягве имеет преимущество большей силы, преимущество своей осуществленной реализации в теле Империи. Перун ни тем, ни другим не мог похвастать.
Один общеизвестный, но не обращавший на себя должного внимания факт подтвердит нашу точку зрения. При Игоре в Киеве возникает целая правильно организованная община, имевшая Соборную церковь Св. Ильи. Это раскрывает нам последние скобки. Св. Илья, ветхозаветный громовник, и стал мостом, связывающим еще близкий сердцу образ Громовника Перуна с несколько еще чуждым Иеговой.
В пророке Илье концентрировались все качества Перуна, но поклонение христианскому Богу через его посредство давало преимущества, вовлекая поклонявшихся в сферу могущественной, притягивающей, как магнит, культуры Империи. Грек-священник новой церкви, несомненно сознательно, еще больше углубляя это понимание «христианства», раскрывал все действительно глубокое тождество Перуна-Ильи, с одной стороны, и Господа-Бога (Ягве), с другой. Частично это удавалось сделать и с образом Христа, конечно, в его кощунственно византийской интерпретации.
Слово было найдено. Илья послужит ферментом, вызвавшим быстрый и решительный процесс кристаллизации в беспорядочной до сих пор смеси идей. Выделилась труппа с вполне определившимися «христианскими» взглядами. Существование церкви, то есть легализация северо-варягов «христиан» при Игоре говорит о существовании большой торгово-грекофильской партии, не враждующей с великим князем. Много способствовал возникновению и укреплению воли к крещению пример Болгарии, которая около 870 г. добилась церковной автономии, извлекая при этом все выгоды христианизации, правда, сношения ее с Византией не упрочились и никогда не переставали быть натянутыми.
«Мнози бо беша варяги христиане» (Летопись).
Действие равно противодействию. Появление такой прогрессивной партии обусловило некоторое идейное объединение и в противоположном языческом лагере, особенно многочисленном на севере, который меньше сталкивался с Византией и больше опасался сильных влияний Империи.
Обитатели севера были истые викинги в полном значении этого
слова; южане являлись продуктом разложения или, во всяком случае,
некоторого видоизменения чистого типа викинга.
Здесь надо осветить личные качества и стремления Игоря или Ольги,
Святослава или Владимира.
Владимир был не худшим викингом-пиратом, чем его отец, классический викинг, точно по иронии судьбы носящий славянское имя. Если судить по количеству и кровопролитности его походов, то Владимир почти превышал соответственные качества Святослава. Все это ничуть не помешало ему стать крестителем Руси, то есть совершить то, к чему стремилась как раз партия не типичных викингов. Великие князья, прежде всего, представители двух внутриваряжских партий, борющихся с перемежающимся успехом, но неизменно объединяющихся перед лицом общего врага – славян.
«Северный (князь) не раз оставался победителем; он захватывает Киев, изгоняет соперника, но потом оседает в Киеве и становится сам уже русским, а не варяжским князем...» Шахматов А. А.
Экономическая классификация этих двух партий очень проста.
Язычники-норманны (варяги) с северной традицией, хотя и обосновавшиеся в
Киеве – по преимуществу пираты, воины. Христиане-норманны – Русь –
государственники, купцы, потерявшие удальство и храбрость викингов. Эти
последние оказались потом победившими и вошли в социально
привилегированный слой древней Руси.
В договорах 912 года Русь еще вполне языческая, но уже договор 945 года показывает нам существование сильной христианской партии. Больше того. Все послы, заключившие договор в Константинополе – христиане. Заметим, что из перечисленных в нескольких договорах имен послов мы узнаем, что все они до единого – норманны.
При Игоре еще наблюдается равновесие обеих партий. Уже при Ольге мы видим торжество христианской. Понуждаемая требованиями партии, Ольга с лихорадочной быстротой крестится сама, ездит в Константинополь, затем на Запад к Оттону, за полунезависимой иерархией (очевидно, таковы были условия возглавляемой ею «Христианской партии»), изыскивая приемлемый обоим модус крещения. Это метание во все стороны, несмотря на незаурядный политический талант Ольги, успехом не увенчивается. Условия, предлагаемые Оттоном и Византией, переживавшей тогда эпоху относительного расцвета и сознания своей силы и, следовательно, высказывавшей тогда повышенные требования, оказываются неприемлемыми, особенно для языческо-реакционной партии, продолжавшей иметь свою долю влияния.
Неудача Ольги развязывает руки этой языческой партии, и мы становимся свидетелями грандиозного политического переворота. Точно лава из потухшего было вулкана начинает выбрасываться огонь гения северных викингов. Единственное относящееся сюда указание летописи заключается в том, что Святослав «гневается на мать» и уходит с дружиной своей на ряд войн, а затем и совершенно переселяется в завоеванную им Болгарию.
У него не было, конечно, никакой особой политической программы. Слепая игра стихийных сил определила все. Святослав и не скрывает своего типично разбойничьего, пиратского отношения к событиям:
«Не любо мне жить в Киеве, хочу жить в Переяславце Дунайском, там середина моей земли, там собираются всякие блага: от греков золото, ткани, вина и плоды, от чехов и угров – сребро и комони, из Руси же меха, воск и мед и челядь».
Эта реакция не могла быть долговременной, Святослав с дружиной ушел; поры строящегося государства оставались пропитанными людьми, несшими идеи христианской грекофильской партии. Постепенно великий князь становится простым военачальником Руси, сплошь проводящим свое время в походах с дружиной. Он возвращается в Киев только для защиты, исключительно по делам военным и, наконец, погибает в бою, как истый викинг. Все это оставляет государство в руках Ольги и возглавляемой ею партии.
