После смерти Святослава картина резко меняется. Происходит глубокий политический переворот. Три его сына начинают с жестокого междоусобья. Будущий великий князь Владимир, сын наложницы Малуши, был определен отцом наместником в далекую, политически тогда мало интересную область – Новгородскую. Он и вступил в треугольник братской междоусобицы как представитель варяжского севера. Временная победа Ярополка на юге, эмиграция Владимира за море усилили и надолго зафиксировали в нем именно североваряжские традиции, надолго укрепили «северную ориентацию» его интересов. Север не был связан постоянными торговыми отношениями с Византией, не был, следовательно, заинтересован в укреплении этих связей, был дальше от нее, меньше знал ее дела, был совершенно чужд христианству. Идеи, перекидывавшие мост от перунства к христианству, и ставшие уже ходовыми на юге, были еще совершенно чужды северу. В этом разделении и заключается ключ к пониманию всех дальнейших событий.
Сами же события развертываются следующим образом: Владимир возвращается из изгнания, подкрепленный свежими варяжскими (норманскими) силами, быстро покоряет: Новгород, лавиной обрушивается вниз по Днепру, убивает брата и овладевает великокняжеским столом в Киеве.
Победой своей Владимир был обязан язычеству, северо-норманской партии, уже до него враждовавшей с партией христианско-купеческой. Это предопределяло ближайшее поведение Владимира.
На почву, где уже полвека враждовали с переменным успехом две норманских партии: варяжско-языческая и купеческо-христианекая – вместе с полчищами Владимира, полным энергии и крови североваряжских масс, вниз по Днепру победоносно прошел Перун и временно победил в Киеве. Это и была та религиозная реформа Владимира, с которой он вынужден был начать свое прославленное княжество.
«...князь Владимир сын Святославль от племени Варяжска, первое к идолом много тщания творя».
Реставрация язычества была неизбежна в данной обстановке при временной, военного характера, победе языческой партии. Лихорадочная поспешность, с которой реставрация проводилась, определилась быстрым нарастанием и быстрой сменой всех событий, а ее нарочитая подчеркнутость вытекала из полноты военной победы, из определенности религиозных установок обеих партий. Дело доходило до мученичества дружинников-христиан, факт невозможный 50 лет тому назад, даже еще при Игоре.
Близость к Империи показала северянам возможность государственного развития таким, каким они и не мыслили его, сидя у себя на севере. Они уяснили себе, что реставрация язычества Перуна окажется недостаточной для покрытия всех требований, которые необходимо предъявить государственной религии. Пример византийского православия учил необходимости иметь такую же устойчивую церковную организацию общества, которая так необходима при построении сильного государства, подобного, например, Империи. Умнейшие из североваряжских норманнов не замедлили сделать вывод, который заключался в осознании возможности и выгоды христианского крещения.
Поход Владимира на болгар знакомит его с церковно-политическим положением Болгарии, ее автокефалией; теперь все подсказывает ему искомый модус крещения. Большинство бояр Владимировой ориентации склоняется к тому же. То, что несколько лет назад было исключением, становится правилом, и тогда Владимир крестит Русь и получает полунезависимую от Болгарии и почти независимую от Византии так называемую «Охридскую иерархию», просуществовавшую от 987 г. до 1037 г., когда опять побеждает грекофильская партия. В 1051 году Ярослав, пользуясь слабостью Византии, окончательно вырывает у нее киевскую митрополию и сам ставит первого, русского по происхождению и ориентации, митрополита Лариона [2].
Теперь остановимся на самом механизме этого второго по счету «крещения» Владимира, происшедшего в 987 году, то есть приблизительно через десятилетие после первого «крещения». Он мало чем отличался от тех практических приемов, которые применял Владимир же 8 лет назад при реставрации культа Перуна.
За Владимиром, принявшим имя Василия [3], крестились его сыновья, бояре и дружинники. Изрубив киевских идолов, Владимир приступил к крещению киевлян. По городу разосланные им вестники объявили княжескую волю:
«Если кто не скажется на реке – богат, убог, нищий, работник ли – будет противен мне».
Владимир ограничился приказом явиться на реку и не потрудился объяснить народу, что это за вера и для чего он их крестит.
В 989 году Владимир приступает к крещению Новгорода способом, даже в деталях тождественным тому, который он употребил 9 лет назад при реставрации там язычества. Именно: он опять посылает дядьку своего Добрыню, который совместно с новгородским тысяцким Путятою, совершенно варварски, насильническим образом крестит новгородцев. Сохранилась поговорка, более убедительная, чем все позднейшие слащавые побасенки церковников:
«Путята крести новгородцев мечем, а Добрыня огнем».
Епископ был прежде всего«государственным оком»; иначе и не могло оформиться его появление на далекой, свободолюбивой новгородской окраине. Впоследствии, когда новгородцы добились выборности своего епископа, это могло измениться, что касается первых, назначенных епископов, Иоакима и его преемников, то все обстояло именно таким образом.
В чем заключалось содержание реформы, проведение которой мы только что описали?
Прежде всего надо совершенно отбросить соображения религиозно-морального характера – все это подобострастные выдумки позднейших летописцев. Ни о каком сознании высоты христианского учения или желании хотя бы личного спасения, не может быть и речи. Крещение Владимира не было даже его покаянием. Стремление изобразить душевный перелом в князе, связанный с его крещением, морально разграничить два периода его жизни, определяемые этим событием, вполне понятно, но совершенно безнадежно. Дитмар свидетельствует, чтоВладимир не изменился нравственно после крещения. Сама летопись тотчас же после изложения эпизода крещения прибавляет:
«Бе-же Владимер побежен похотью женскою» и дальше... подробности, которые мы опускаем.
Обширный гарем Владимира прежде всего следует считать за чисто торговый резерв, «склад» его живого товара [4]. 
Невольницы, хотя и предназначенные к продаже, были тем самым и наложницами хозяина.
Это само собой разумелось. Поэтому после смерти Владимира греческое мнение накладывает свое «вето» на его канонизацию. Слишком шумны были его пиры, слишком еще помнился всем истинный облик кровавого братоубийцы и блудодея. Прошло много времени, позабылись многие неудобные моменты, тогда только стало возможным поднять вопрос о его канонизации. Таким образом, алкоголик, безудержный блудодей и кровожадный братоубийца, производивший в этом смысле впечатление на всех своих современников – от Мезенбургского епископа до Константинопольского патриарха и от туземца-славянина, слагателя былин, до его единомышленника-летописца, оказался причисленным к лику святых и кощунственно был назван равноапостольным.
Рассмотрение личности Владимира прекрасно уясняет нам всю грязь, лживость и узкий утилитаризм и всего события, впоследствии воспеваемого «поэтами» самодержавия, православия и народности в столь светлых, героических и привлекательных тонах. Не будем бояться развенчивать даже прекрасную ложь, ибо много в русской истории более прекрасной правды.
